Сатиры - Страница 18

К оглавлению

Не качаются сосиски?

Почему лопух шершавый

Не из шелковых волокон?

Ах, тогда б для всех на свете

Социальная проблема

Разрешилась моментально…

О, дурацкая природа!

Эта мысль меня так мучит,

Эта мысль меня так давит,

Что в волнении глубоком

Не могу писать я больше…

1909 Дер. Чебни

Провинция

Бульвары

Праздник. Франты гимназисты

Занимают все скамейки.

Снова тополи душисты,

Снова влюбчивы еврейки.

Пусть экзамены вернулись…

На тенистые бульвары,

Как и прежде потянулись

Пары, пары, пары, пары…

Господа семинаристы

Голосисты и смешливы

Но бонтонны гимназисты

И вдвойне красноречивы.

Назначают час свиданья,

Просят «веточку сирени»,

Давят руки на прощанье

И вздыхают, как тюлени.

Адъютантик благовонный

Увлечен усатой дамой.

Слышен голос заглушенный:

«ах, не будьте столь упрямой!»

Обещает, о, конечно,

Даже кошки и собачки

Кое в чем не безупречны

После долгой зимней спячки…

Три акцизника портнихе

Отпускают комплименты.

Та бежит и шепчет тихо:

«а еще интеллигенты!»

Губернатор едет к тете.

Нежны кремовые брюки.

Пристяжная на отлете

Вытанцовывает штуки.

А в соседнем переулке

Тишина, и лень, и дрема.

Все живое на прогулке,

И одни старушки дома.

Садик. Домик чуть заметен.

На скамье у старой ели

В упоеньи новых сплетен

Две седые балаболки.

«Шмит к серовой влез в окошко…

А еще интеллигенты!

Ночью, к девушке, как кошка…

Современные… студенты!»

1908

Священная собственность

Беседка теснее скворешни.

Темны запыленные листья.

Блестят наливные черешни…

Приходит дородная Христя,

Приносит бутылку наливки,

Грибы, и малину, и сливки.

В поднос упираются дерзко

Преступно-прекрасные формы.

Смущенно, и робко, и мерзко

Уперлись глазами в забор мы…

Забыли грибы и бутылку,

И кровь приливает к затылку.

«Садитесь, Христина Петровна!» —

Потупясь, мы к ней обратились

(все трое в нее поголовно

Давно уже насмерть влюбились),

Но молча косится четвертый:

Причины особого сорта…

Хозяин беседки и Христи,

Наливки, и сливок, и сада

Сжимает задумчиво кисти,

А в сердце вползает досада:

«Ах, ешьте грибы и малину

И только оставьте Христину!»

1908

На славном посту

Фельетонист взъерошенный

Засунул в рот перо.

На нем халат изношенный

И шляпа болеро…

Чем в следующем номере

Заполнить сотню строк?

Зимою жизнь в Житомире

Сонлива, как сурок.

Живет перепечатками,

Газета — инвалид

И только опечатками

Порой развеселит.

Не трогай полицмейстера,

Духовных и крестьян,

Чиновников, брандмейстера,

Торговцев и дворян,

Султана, предводителя,

Толстого и Руссо,

Адама — прародителя

И даже Клемансо…

Ах, жизнь полна суровости,

Заплачешь над судьбой:

Единственные новости —

Парад и мордобой!

Фельетонист взъерошенный,

Терзает болеро:

Парад — сюжет изношенный,

А мордобой — старо!

1908

При лампе

Три экстерна болтают руками,

А студент — оппонент

На диван завалился с носками,

Говорит, говорит, говорит…

Первый видит спасенье в природе,

Но второй потрясая икрой,

Уверяет, что — только в народе.

Третий — в книгах и личной свободе,

А студент возражает всем трем.

Лазарь Розенберг, рыжий и гибкий,

В стороне, на окне,

К дине блюм наклонился с улыбкой.

В их сердцах ангел страсти на скрипке

В первый раз вдохновенно играл.

В окна первые звезды мигали.

Лез жасмин из куртин.

Дина нежилась в маминой шали,

А у Лазаря зубы стучали

От любви, от великой любви!..

Звонко пробило четверть второго —

И студент — оппонент

Приступил, горячась до смешного,

К разделению шара земного.

Остальные устало молчали.

Дым табачный и свежесть ночная…

В стороне, на окне,

Разметалась забытая шаль, как больная,

И служанка внесла, на ходу засыпая,

Шестой самовар…

1908

Ранним утром

Утро. В парке — песнь кукушкина.

Заперт сельтерский киоск.

Рядом памятничек Пушкина,

У подножья — пьяный в лоск;

Поудобнее притулится,

Посидит и упадет…

За оградой вьется улица,

А на улице народ;

Две дворянки, мама с дочкою,

Ковыляет на базар;

Водовоз, привстав над бочкою,

Мчится, словно на пожар;

Пристав с шашкою под мышкою,

Две свиньи, ветеринар.

Через час — «приготовишкою»

Оживляется бульвар.

Сколько их, смешных и маленьких,

И какой сановный вид!

Вон толстяк в галошах — валенках

Ест свой завтрак и сопит.

Два — друг дружку лупят ранцами,

Третий книжки растерял,

И за это «оборванцами»

Встречный поп их обругал.

Солнце реет над березами.

Воздух чист, как серебро.

Тарахтит за водовозами

Беспокойное ведро.

На кентаврах раскоряченных

Прокатил архиерей,

По ошибке, страхом схваченный,